— Вот! – мозолистой рукой Митрич хлопнул по деревянной двери, в верхней части которой было выпилено окошко в форме сердечка. — Инновации в действии! По телевизору что говорят? Ускорятся надо, нано-технологии, полет на Марс, а мы что хуже?
— Чё? – посмотрела сверху вниз на Митрича Авдотья, — куда ускорятся намылился?
— Вставать на колеса надо, – Митрич на всякий случай сделал шажок в сторону деревянной будочки, которая как спорткар была приподнята над землей на больших резиновых колесах, одернул фуфайку и почесал щетинистую щеку, — на колеса, как его? Прогресса!
— Чё?! – повторила ещё раз Авдотья, повысив голос и сделав шаг к Митричу, — а ты огурцы полил?
Митрич икнул и затравленно посмотрел куда-то вдаль, побегав глазами по линии горизонта, понуро опустил взор на грядки, где на верёвках уныло болтались скрюченные полусухие стебельки.
— Завяли… Лютики… — испугано промямлил он полушепотом, — а вот тут, — попытался он увести разговор в другое русло, — осталось только упор под колеса подставить, и пользоваться уже можно. В сторону кабинка откатывается, и черпай удобрения для грядок, огурцы как попру-у-у-т!
— Упор, упор бы не забыть, — кряхтя и держа в руке выпиленный из бюста Ленина треугольный стопор Митрич нагнулся к одному из четырех колес, на которых стоял инновационный клозет, как вдруг его внимание привлек свист.
«Вж-жих-с!» Ощутил Митрич на себе разгневанный взгляд Авдотьи, который она материализовала посредством жесткой хворостины на его пятой точке.
— Ой! Да что же это я стою! — Митрич схватился одной рукой пониже спины и припустил в сторону грядок, придерживая другой ушанку, — огурцы же засохнут!
Авдотья проводила Митрича грозным взглядом и зашла в кабинку. С силой хлопнула дверью, и через окошко в форме сердечка пару секунд наблюдала, как Митрич суетится у грядок пытаясь распутать поливочные шланги.
Сильный порыв ветра пронесся по участку, заглянул во все закоулки, поднял кучу пыли и дал такой тычок в спину Митрича, что тот охнув некрасивым словом, завалился прямо на огурцы.
— Ну вот, зато поливать не надо, — вытирая ладони о брюки, хмыкнул он, поднимаясь, — а это ещё что?
На грядке, сверкая бронзой, лежал Ильич, точнее то треугольное, что от него осталось.
За спиной раздался скрип.
— Упор! — похолодело внутри Митрича, — Авдотья!
Ветер, обхватив кабинку, мягко, но настойчиво предложил прогуляться, и имевший большую парусность легкий домик не смог устоять. Скрипнув для приличия колесом и смущенно качнувшись, он покатился, постепенно набирая ход и выкатился со двора, с восседающей внутри Авдотьей.
Митрич лихорадочно забегал вдоль грядок, он стал обрывать веревки, которые держали полузасохшие стебли огурцов. Из обрывков он соорудил лассо, и выбежал вслед за Авдотьей, размахивая лассо над головой как заправский ковбой.
Тем временем кабинка, попав в глубокую высохшую колею деревенской дороги, словно по рельсам начала разгон, подпрыгивая и поскрипывая на ухабах.
Дорога имела небольшой спуск, и быстро разогнавшись кабинка превратилась в удалую кибитку с таким же удалым седоком, который растопырив руки и уперев их в стены пытался не провалиться в тартарары через отверстие внутри.
За домиком, размахивая лассо над головой, из последних сил несся Митрич.
«Раз-два-левой-правой», — вспоминая службу в армии, пытался не сбиться он с ритма, сдувая капли пота с носа.
Как Летучий голландец домик несся по дороге, а из окошка в форме сердечка, словно пиратский флаг, развевался размотанный рулон туалетной бумаги.
Местный пьяница и алкоголик Пивцов, отдыхая в придорожной канаве и наблюдая сивушными глазами за пролетающей мимо кавалькадой, мгновенно протрезвел.
Отбросив в сторону початую бутылку, он достал телефон и набрал на ощупь и на память номер жены, которая уехала от него по причине запойного характера три года назад. «Приезжай! Я излечился!» — крикнул он в трубку и отключился.
Ветер крепчал. На ухабах трясло так, что Авдотью подкидывало высоко вверх, и на секунду в кабинке наступала невесомость. «Таких не берут в космонавты!» — звучала в эти моменты в её голове когда-то услышанная по радио песня.
В очередном ухабе, когда ей показалось, что кабинка разогналась до второй космической скорости, Авдотью подбросило так, что через окошко в форме сердечка она увидела мчащегося во весь опор Митрича, который рысью бежал с пеной у рта, словно закусив удила.
— Чудила! — кричала ему в такие моменты Авдотья через окошко в форме сердечка, — что скажут люди?
Художник-абстракционист Шишкинд, поселившийся в деревне в прошлом году, желая быть поближе к земле, чтобы найти покинувшую его музу, наблюдая за погоней с третьего этажа своего коттеджа, судорожно схватил мольберт. Яростно махая кистью, он изобразил квадратами и Митрича, и кабинку на колесах и даже лежащего в канаве Пивцова.
Забегая вперед скажу, что позже картина обрела огромный успех, люди толпами штурмовали Третьяковку, чтобы посмотреть на это чудо. Особенно много споров было вокруг названия — искусствоведы ломали копья в догадках, почему картина с квадратами называется «Окошко в форме сердечка».
В конце концов картину купил арабский шейх Эль-Ивансон, а Шишкинд эмигрировал на Карибы. Но деревню, вновь подарившую ему музу, не забывал, присылая каждому жителю на Новый Год открытки с видами своего бунгало на островах.
Дул ветер, лаяли собаки, Митрич отставал и кричал, что приближается резкий поворот, и что Авдотье надо прыгать.
— Прыгай! — кричал он из последних сил, — открывай и прыгай!
Авдотья собралась с духом, подняла стульчак и прыгнула вниз.
Митрич видя, как из-под кабинки показались ноги, которые опустившись на дорогу быстро засеменили, схватился за голову.
Застрявшая на уровне бедер Авдотья, теперь бежала вместе с Митричем по дороге. Но перед поворотом, упершись пятками о землю, у неё получилось затормозить.
Домик соскочил с колеи, крутанулся и завалился на бок в траву, как и подоспевший чуть позже Митрич.
И ещё долго они лежали и смотрели друг на друга через окошко в форме сердечка и смеялись, вспоминая, как они ускорились. А домой шли, взявшись за руки, и везли за собой на не пригодившемся лассо инновационный домик Митрича.
